Косульникова Юлия «METANOIA» живопись, объекты
ВНИМАНИЕ! Проект «METANOIA» приобретен Русской Православной Церковью и теперь постоянно экспонируется в Загородном хозяйстве Успенского Подворья монастыря ОПТИНА ПУСТОНЬ (подробности на сайте www.blagoemesto.ru)
«METANOIA» «Еще двадцать лет назад Он был — Кровавый; и все Его семейство было — враги, шпионы, вырожденцы, уроды, гемофилитики, чуть не нелюди, не место таким на земле; а потом вдруг все переменилось. Перещелк — и думай теперь, русский народ, наоборот. И что Он — не “Кровавый”, а просто “так случилось”. И что Наследнику бы жить да жить. И что княжны, одна другой краше и добродетельнее, — да как только рука на таких поднялась? И в груди взамен навязанной, внушенной мстительности (“кровью народной залитые троны кровью мы наших врагов обагрим!”) поднималось гневное, слезливое и неопределенное, ни на кого не направленное: у-у, суки, умучили деток… — впоследствии так и не получившее никакого конкретного решения. Что этот (фамилия, имя, отчество) убийца. 
А этот (фамилия, имя, отчество) пособник. И что двенадцать расстрельщиков и двенадцать наганов — это неспроста. И что те, бедные, все разом, — жертвы политических репрессий; но нет, стоп, не политических; ах да, все-таки политических; ах нет, не все жертвы; ах да — и т.д. В итоге процесс, должный реабилитировать не столько последних Романовых, сколько воззвать к совести их убийц и всех, с ними согласных, всех нас, кто потом чуть не век повторял заученное “Николай — Кровавый; цесаревич — дегенерат, вырожденец, Александра Федоровна — немка и шпионка, хоу-хоу, УаспутИн”, — в итоге процесс каяния народа, угробившего (опосредованным образом) последнего Государя и размазавшего Его имя (образом непосредственным, самостоятельно) по полу общественного сортира, — этот процесс, что мог бы вернуть нам самоуважение, превратился в пародию. И вот, мы уже кривили в цинической ухмылке губы — в момент перезахоронения останков царской семьи в Петропавловке: нет, не те кости; и вообще, какие они мученики, на меня бы посмотрели в понедельник с утра; что, вообще нечем людям заняться? И видели ответ в чужих глазах — то же согласие и сомнение, и скороспелый цинизм: мда, что-то непонятно с этими Романовыми. На месте убийства воздвигли дураковатый по несоразмерности храм, чья несуразность — лишь еще одна форма, еще один вид “фигуры умолчания”, едва только доходит разговор до дела: так убили или нет? зверски или нет? святые или нет? бесстыжие мы или нет? И стоит теперь такая неудобная, невзрачная дура на месте Ипатьевского дома, снесенного руками того же человека, который потом устраивал мощам этих Романовых (или все-таки не мощам?) пышные похороны в Петербурге. И церковь, только что канонизировавшая мучеников, высказывается по поводу: “У нас есть сомнения в подлинности останков, и мы не можем призывать верующих поклоняться лжемощам”. И вот уж снова тянется рука бацнуть по столу: у-у, суки, — да виснет бессильно: что это я? с чего это я? против кого? кто виноват? что делать? Слава Богу, у Юли Косульниковой рука не зависает. Борзая живописица, хоть и носится до сих пор в порывах самоопределения, в этот раз сказала точно и сказала страшно. Отделенные головы-портреты царственных детей — Алексей простоволосый, великие княжны в уборах сестер милосердия, раскрашенных черным, будто апостольники монахинь, — кто видел Юлины предыдущие проекты, не заметит формальной разницы: та же строгая живопись и мертвенная пластика, те же декоративные приемы (не всегда, может, убедительные, вроде буквально представленной метафоры “голубая кровь”). Несчастные княжны в апостольниках-гимпах — вечные вдовы по мужу-Христу — и отсутствующий Христос на кресте, где вместо его фигуры лишь выведено “метанойя”, раскаяние: обычная (и редко считываемая) Юлина тема мученичества и страдания — в духе “мук творчества”, визуализированных для зрителя; эмпатический призыв к зрителю “сопереживай!”, что прежде истолковывалось в духе чуть ли не садомазо, — теперь эта тема нашла себе адекватный сюжет. Сюжет, возможно, решающий в новейшей истории России. Неизбежный, если мы вообще хотим что-то помнить — и двигаться к будущему, извинившись за прошлое: покайтеся! Немногое надо; ни споры о Богочеловечестве и о возможности Спасения, ни что другое вот прямо сейчас — не к месту. Исполнить бы хоть этот единственный императив. Ну или хотя бы детей пожалейте.»
Константин Агунович