Сергей Сапожников Живопись молодого художника Сергея Сапожникова из далекого Ростова -на -Дону для петербургского зрителя выглядит двойственно. С одно стороны мы видим все признаки самородка — дарование, попадающее в пространство знакомого «вангоговского» мифа о непонятом современниками и почти безумном гении (из чего Юлиус Меергрефе и выводил свой миф о современном искусстве). Нашему глазу и чувству жизни вообще близко экспрессивное, одухотворенное искусство знакомое по тому же эрмитажному Ван Гогу, русскомузейному Филонову, кругу Арефьева и «дикой» живописи 1980-х годов. С другой стороны за этим выразительным напором масштабных портретов людей с зеленой кожей, горящими глазами, судорожной пластикой, окруженных разноцветными протуберанцами аур скрывается какая-то загадка, пластический орнамент, отсылающая к «ар брют» («сырое» или «грубое» искусство, которое изобредший его во время торжества экзистенциализма и сюрреализма Жан Дюбюффе сближал с искусством различных художественным маргиналов – визионеров, детей, душевно больных и т.д.) Подобный эффект оставляют портретные зарисовки создателя «театра жестокости» Антонена Арто. 
Сапожников, по собственному его признанию, мало знаком с этими искусствоведческими тонкостям и здесь необходимо открыть историю художника. Сергей Сапожников (род. 1984), как подчеркивают во всех текстах ему посвященных, не получал художественного образования и начинал как знаменитый Ж.-М. Баския уличным граффитистом. Позже он занялся фотографией, в которой его стал привлекать жанр психологического портрета. Ныне он заканчивает факультет психологии Южного Федерaльного университетa. В 2000-е Сапожников начинает заниматься живописью, изобретая своеобразную технику, сочетающую пастель, масло и акриловые краски. Молодой психолог видит в живописи способ эффективного эмоционального воздействия на зрителя, где главная выразительная роль отводится цвету и пластике: «Цвет в моих работах несет позитивную нагрузку, он обычно благоприятен для восприятия. Изображаемые эмоции, наоборот отражают сложные противоречивые внутриличностные процессы, угадываемые в беспокойстве позы, напряженной мимике, тревожном взгляде. Парадоксальность картины, представленная в несоответствии ее содержания как напряжения, сомнения, раздумий поиска и формы цветовой гармонии, на мой взгляд, создает эффект диссонанса». Инициацией живописца Сапожникова стало участие в выставках ростовских художников старшего поколения – таких знаковых для местной школы фигур, как Николай Константинов (в свое время вместе с Кошляковым входившим в группу «Искусство или смерть») и Вадим Мурин. От старших товарищей Сапожников почерпнул знания по символике и психологии цвета, играющего столь выразительную «нравственную» роль в его произведениях. Зеленый цвет персонажей художника – осознано выбран как позитивный цвет, на котором, как сказал бы Гете душа «отдыхает» (у Кандинского, стоит заметить, этот цвет в политическом смысле связан с обывателями и самодовольной буржуазией, что вряд ли подразумевает Сапожников). Этико-психологическая агрессивность портретов Сергея воздействует в современной ситуации, когда человек, как индивидуальность в значительной степени дискредитирован. В духе древних религий он все больше ассоциируется с энергиями и стихиями. Социальный сценарий отодвигается на задний план и лицо превращается в поверхность, вдавливающуюся в жизнь, которая деформирует его, давя ему на встречу. Знатоки современной живописи могут вспомнить художника по имени Леон Голуб, чьи картины, написанные в близкой к Сапожникову манере, посвящены сценам брутального насилия и пыткам. И здесь и там мы видим, как жизнь корежит человеческие души и тела. Но у Голуба это актуализация темы тела, как статичного объекта власти/насилия, а у Сaпожникова оно находится (вполне в исихастской традиции) в становлении, в психо-физиологической динамике. Мистицизм, некоторая замкнутость и тяжесть психического переживания Сапожникова находят выход в бесстрашии сердечного видения, экспрессии света и в итоге – сиянии души. Человек не зацикливается на себе, а может уходить в рискованный поиск, переходить границу индивидуального и находить другого.
Андрей Хлобыстин