Александра Федорова «Внутренняя архитектура»
«В храме его внешняя форма, изобилующая изображениями и украшениями, вызывает представление о пракрити, «природе» и многочисленных манифестациях Вселенной в ее бесконечной игре с будущим, тогда как внутренняя часть храма, его святилище, окруженное, как правило, голыми стенами, соотносится с Пурушей, духовным принципом, чистым Бытием и Сознанием». Марилиа Альбанезе «Индия» Во второй своей выставке в галерее Д-137 Александра Федорова, прежде экспериментировавшая в пост-модернистском ключе, представляет опыты в таком сложном и на сегодняшний день редком жанре, как архитектурная живопись и ведута (городской пейзаж). Ныне архитектурно/музыкальное самопереживание ищет новых путей в своем романтическом устремлении поиска верящей души. В Санкт-Петербурге это переживание традиционно обостренно. Архитектурные мотивы в искусстве можно видеть как актуализацию проблемы соотношения внешнего и внутреннего, сокровенного «я» и фасада — «персоны». По мере затвердевания социально-идеологической субстанции «персона» сейчас стремится к определенности, превращаясь в маску. То, что наши знакомые все более обращаются в странников (как сказал бы Гессе «паломников в страны Востока»), говорит о бегстве от этого закостенения. Сначала на смену колонизатору (у нас его мог бы представлять, например, Верещагин) приходит еще более пародийная фигура туриста, которого ныне сменяет исследователь-паломник, коллекционирующий святыни и стяжающий благодать. 
Даже едущие просто «отрываться» в Гоа отмечают «вписанность» в природу тамошних людей и вещей, в противоположность их западной «выделенности». Эту тенденцию к прочищению желаний и самонаблюдению Федорова исследует средствами живописи. В Александре Федоровой необычным образом сочетаются романтический авантюризм путешественницы в одиночестве преодолевающей тысячи километров по экзотическим ландшафтам (это особенно контрастирует с ее обликом эльфа, вышедшего из северных лесов) с аскетизмом, внимательностью, строгостью и любовь к порядку. Она, как и большинство из нас, прежде всего, предприняла «ученические» поездки на Запад, изучая классические памятники. Последующие путешествия художницы на Восток в начале нового века стали определяющими в ее чувстве жизни и искусстве. Самыми сильными впечатлениями от странствий по Турции, Сирии, Иордании, Индии, Непалу для Александры стали памятники архитектуры, которые во всех смыслах продолжают осязаемо жить: современные турки используют для своих нужд гробницы ликийских царей также, как восемнадцативековые итальянцы, сушащие белье среди римских руин на полотнах Гюбера Робера. Эти не передаваемые словами и лишь обозначаемые фотофиксацией впечатления от прикосновения к Вечному, Космическому и Божественному обратили художницу к технике живописи. Картины Федорова создает у себя дома годами, подобно архитектору выстраивая образ и памятника, и себя. Эти картины становятся более чем «портретом» здания и превращаются в опыт созерцания, небольшую открытую модель мира. Взгляд художницы всегда неординарен и часто стремится к необычному ракурсу. Некоторая сдержанность манеры, воспитанная на «малых голландцах», подчеркивает эффект скрыто присутствующего волшебства, которое иногда является полупризрачным «стаффажа» из животных, птиц, человеческих фигур или летящей драпировки. Эту живопись можно сравнить с «психоделическим реализмом» московича Ивана Дмитриева, у которого в пустом углу какой-нибудь сухо написанной избы обнаруживается наглое мистическое копошение. Интересно отметить и то, что художница переносит далекую реальность Востока к нам, демонстрируя ее не отстранено, а «в личном присутствии». Это не взгляд через дырку фотокамеры, а наоборот, преодоление оптикоцентризма, выразительным моментом которого некоторые исследователи считают путешествие основателя формального искусствознания Генриха Вельфлина с фотокамерой по Италии. Это, можно сказать, вкус, воспитанный Петербургом, продолжающий традицию Остроумовой-Лебедевой и Шиллинговского. В восточной архитектуре Федорову привлекает как раз грандиозность ансамблей, их организованность, сказочная красота и, одновременно, научная придуманность. Орнаментальность в сочетании с величием, пышностью и пространственным размахом сближала индийскую архитектуру с Барокко для того же Вельфлина. В произведениях Александры речь идет о самом широком понимании архитектуры Востока: здесь мы увидим и античный амфитеатр в Турции, и обсерватория в Джайпуре, и пилоны мечети Ахмедабада, и рынок в Дамаске и даже модернистский ашрам — Матримандир Шри Ауробиндо. Но для понимания сути творчества художницы и ее подхода к архитектуре Востока достаточно обратиться к символике индийского храма, который представляет мир во всех его аспектах, фактическом и «тонком», название частей которого связаны с телом бога и человека. «Garbhagrha (святилище) в частности, имеет этимологическое значение — «хорошо распределенная структура». Поскольку расширение этого значения произошло от глагола «мерить», это обозначает Бога Создателя, того кто «отмеряет», то есть условно ограничивает здесь некими рамками свое беспредельное существование» (www.sanathanadharma.com.)
Андрей Хлобыстин